Все новости от 16 июня 2003 г.

Владимир Арлазаров: «Кто-то должен заниматься интеграцией науки и бизнеса»

22 мая г-н Арлазаров был избран член-корреспондентом Российской академии наук и стал первым руководителем российской IT-компании, обладающим подобным званием.

IT-daily решило расспросить Владимира Арлазарова о проблемах отечественной науки и ее взаимосвязи с компьютерным бизнесом.

IT-daily: В нашей компьютерной прессе редко затрагиваются вопросы, касающиеся состояния отечественной науки. Вы же — человек, который до сих пор тесно связан с наукой. Каков ваш путь в науке, как это привело вас в IT-бизнес?

В. А.: Я закончил МГУ в 1961 году, и в каком-то смысле я всегда работал в науке. В первые годы я работал в Институте теоретической и экспериментальной физики. Мы решали физические задачи на компьютерах, которые только-только появились. Уже тогда мы стали заниматься интеллектуальными задачами, хотя термина «искусственный интеллект» еще не было: работали над игровыми задачами — занимались узнаванием. Появились первые шахматные программы. Было много научных споров о том, как такие программы должны делаться. Например — должны ли программы моделировать устройство человека или это необязательно.

Следующее десятилетие я проработал в Институте проблем управления. Появились большие комплексы, которые назывались автоматизированными системами управления. Они требовали очень серьезной информационной поддержки. Мы занялись базами данных — и создали систему управления базами данных ИНЕС, которая распространилась по всей стране. Так что мы в каком-то смысле занимались тем, что сегодня называется бизнесом. Конечно, не было никаких денег, все сидели на своих зарплатах, но работу по внедрению системы в разных организациях мы вели и тогда. На каждой второй машине стояла наша система.

В течение последующих десяти лет мы занимались задачами распознавания сначала просто текстов, потом — документов: например, разных банковских и пенсионных анкет. Был создан целый ряд новых методов, новых технологий.

Когда пришла перестройка, а потом кончился социализм и наступил капитализм, то в отличие от многих, которые либо начали плакать, что все плохо, либо, наоборот, пользуясь достаточно высоким интеллектом, стали пытаться побольше нахапать, мы постарались создать организацию, которая бы в новых условиях занималась тем же самым, чем мы занимались и раньше, но, естественно, по-новому. И в начале 1990-х годов мы создали компанию Cognitive Technologies — чисто коммерческую организацию, которая во всей своей производственной части использует интеллектуальный потенциал академического Института системного анализа; многие сотрудники Cognitive Technologies являются сотрудниками этого института. Благодаря этому у нас очень высокий уровень разработчиков — много докторов, кандидатов наук, хороший научный коллектив, соответствующая обстановка. Сегодня разработчики — это примерно половина всей нашей организации. Другая половина — это коммерческие структуры. И вот эти две половины между собой уживаются.

Мне нравится, что на абсолютно коммерческой базе живет серьезный научный коллектив, который продолжает продвигаться в науке. Нам изначально удалось произвести интеграцию науки и бизнеса.

Одна из проблем вообще науки и любого научного института — это проблема старения: молодежь не очень рвется в науку. А у нас средний уровень сотрудников — 30 лет, в том числе и разработчиков. Конечно, в начале 1990-х годов половина отдела просто уехала за границу, но нам удалось восстановить связь времен — все-таки талантами российская земля никогда не скудеет, вопрос только в том, чтобы было кому их учить. Сейчас у нас работают выпускники МГУ, Физтеха, с этим все хорошо. Конечно, Cognitive — уникальная в этом смысле компания.

— В каких конкретно чертах выражается эта специфика вашей компании?

— Ситуация у нас такая: мы растем, мы почти каждый год удваиваем оборот, но мы не торопимся, не пытаемся «захапать». «Захапать» можно только торговлей, а у нас все-таки приоритетом всегда являлись разработки. Конечно, мы за это платим, потому что мы развиваемся в смысле бизнеса медленнее, чем могли бы. Но мы дорожим нашим положением: ведь зато у нас не было никаких кризисов, кризис 1998 года мы практически не заметили, я даже не знаю, в чем он состоял. Наша научная база выступает гарантом нашей стабильности: мы так и продолжали вести наши работы, с ними ничего не происходит, поэтому в этом смысле мы с гораздо большей уверенностью смотрим в будущее. Сейчас об этом не принято говорить, но нам удалось сохранить то преимущество социалистической системы, при котором люди твердо знали, что будет завтра. И этим наша компания отличается от основной массы прочих игроков на компьютерном рынке.

К тому же мы очень многопрофильны, мы не зависим от интереса клиентов к какому-либо одному продукту, а постоянно осваиваем новые области, воплощаем и внедряем наши разработки. Внимание со стороны тех, кто нас выбрал, свидетельствует о том, что ценится наша научная составляющая, а не только коммерческая.

— То есть, в отличие от большинства компаний, Cognitive представляет другую модель развития бизнеса, где основное внимание уделяется долговременным разработкам, а не получению быстрой прибыли?

— В большой степени так. Конечно, мы, как и все, боремся за заказы, стараемся, чтобы заказов было много и заказы были крупными, но внутренним приоритетом для нас являются научные исследования, создание новых технологий. Наш бизнес определяет наш научный потенциал, результаты тех научных наработок, которые мы осуществляем.

Процесс научного развития внутри компании никогда не останавливается, мы постоянно развиваем свою научную базу — наши сотрудники защищают диссертации, публикуют научные материалы.

Если другие научные коллективы, вокруг которых образовались коммерческие организации, живут в основном за счет старого багажа, то мы последовательно идем вперед.

При этом я очень высоко оцениваю перспективы и тех компьютерных фирм, которые не придают значения научному багажу. Коммерческая компания должна стремиться к прибыли, и я не вижу в этом ничего плохого. Только нельзя надеяться, что если ты просто торгуешь софтом или компьютерами, то ты займешь достойное место на рынке информационных технологий, к чему мы так стремимся.

Так что я не могу сказать, какими именно следует быть компьютерным компаниям, но я хочу отметить, что среди них должны существовать и такие организации, как наша.

— Ваша компания привлекает некоторое количество молодых ученых, но очень многие молодые научные работники уезжают за границу, происходит «утечка мозгов». А как вы лично оцениваете состояние российской науки и ее перспективы?

— К сожалению, я об этом не могу сказать ничего, кроме банальностей. Каково общество, такова и наука. Российская наука стареет, непрерывность в ней потеряна и теряется все больше и больше. Наша компания специально акцентирует внимание на науке, соединяет науку и бизнес, но обычно происходит не так: чисто академические организации теряют кадры из-за отсутствия нормальных условий, а те, кто занимается бизнесом, — не имеют желания заниматься наукой.

А перспективы российской науки зависят от государства. Роль государства в отношении науки — определяющая во всех странах, не только у нас. Конечно, во всех больших корпорациях — IBM, Lucent — есть свои собственные крупные научные центры. Но на этом наука держаться не может, наука всегда поддерживается государством! Поэтому Cognitive, со своей стороны, старается поддерживать науку, но мы не можем помочь всей науке! И не может вся наука строиться вокруг коммерческих организаций! Так что я не думаю, что этим путем можно сохранить науку, — при всем том, что это тоже очень важно, в первую очередь для прикладной области. Но ведь есть же еще и чисто фундаментальные исследования — и вот они, надо честно сказать, в нашем коллективе за последнее время пострадали… И это из-за того, что нет помощи государства. Кормить людей, которые занимаются чистой теорией, мы можем только в очень ограниченных количествах. Мы в основном развиваем прикладную науку — и гордимся тем, что у нас есть, что мы создали, но при этом осознаем, что наука не может быть основана только на подобного рода поддержке. А со стороны государства заинтересованности нет.

— Неужели вы не видите здесь никаких перспектив, неужели все так грустно?

— Может быть, и не так уж грустно. Ведь ученые-теоретики все равно будут заниматься тем, чем они занимаются, даже если им ничего не платят, пока их, как в анекдоте, продолжают пускать на работу… Но многие люди уезжают. И большая, настоящая проблема — в том, что из-за этого в науке нарушаются связи и преемственность. Правда, сейчас люди не только уезжают, но и возвращаются. За десять лет демократии кое-что изменилось: если раньше человек уезжал навсегда, то теперь, если ему там стало плохо, он может вернуться. И это очень обнадеживающе — единственное обнадеживающее обстоятельство. Начался реальный обмен кадрами, что, вообще-то, нормально для любой страны. Но все-таки ситуация такова, что большинство уезжающих остается там навсегда. Чтобы этого не было, надо дать им понять, что у себя на родине они могут быть востребованы, что они и здесь могут нормально зарабатывать. У нас в компании есть несколько человек, которые работали в Америке и вернулись. И очень ценно то, что их опыт перемешивается с нашим, — наука ведь общая, это раньше пытались сделать вид, что есть какая-то отдельная советская наука. Наука не может быть советской или американской, это уже политика, а не наука.

— Не кажется ли вам, что здесь существует противоречие: наука — общемировая, а бизнес все-таки не является интернациональным, он привязан к отдельным странам и их интересам. Таким образом, перемещения научных кадров могут способствовать развитию иностранного бизнеса и создавать конкуренцию. Ощутимо ли это противоречие для такой компании, как Cognitive, в равной степени практикующей и научные разработки, и бизнес?

— Это государственная проблема, если человек уходит, нам безразлично куда. Нас как компанию это не очень затрагивает. А вот как людей, думающих о государстве и об отечественной науке, нас это заботит, потому что одна из неприятностей, наблюдаемых в отсутствие государственной поддержки науки, состоит в том, что те, кого мы здесь учим, затем уезжают и работают на западные фирмы.

— Какими научными разработками занимается компания Cognitive Technologies в настоящее время?

— О тех новациях, которые мы готовим, я говорить не буду — не потому что это секрет, а потому что это может не состояться. А вот о том, что точно должно состояться, я рассказать могу. Мы очень много занимаемся разными проблемами распознавания. Это одно из наших основных направлений, пока нисколько не исчерпанное, наоборот, мы его только-только развиваем. Мы работаем над распознаванием в смысле методов и в смысле тематики. В частности, сейчас мы больше стали заниматься распознаванием речи, это, безусловно, технология XXI века, потому что компьютер становится все меньше и меньше, и остается единственный канал ввода информации — голосовой. Мы очень много занимаемся распознаванием документов. Ведь сейчас мы научились главным образом распознавать тексты и документы в жестком формате, а если взять произвольный документ, то его нужно распознать не только по буквам, но и понять, где реквизиты, где заголовок и т. д. По этой теме вообще ничего в мире не сделано, это то, что только нащупывается.

Мы много занимаемся вопросом работы с документами. Это, конечно, вечная тематика, пока существует бумага. Дело в том, что то, что сейчас называется документооборотом, — это, с моей точки зрения, отдельные выхваченные задачи, нет общей концепции того, что работа с документами из себя представляет. Нам нужна, во-первых, теоретическая концепция документооборота, чтобы на нее хорошо проецировался реальный мир хотя бы организационных документов, и соответствующие программные комплексы, которые могли бы эту концепцию воплотить. Сегодня каждая новая функция — предмет исторических достижений, а так быть не должно, так как это часто приводит к очень серьезным перестройкам всех систем.

Помимо этого, мы делаем бесконечное количество чисто прикладных систем и зарабатываем деньги. При этом возникают новые задачи. Например, мы разрабатываем системы электронной торговли, и вот обнаружили, что традиционные концепции защиты информации надо кардинально менять.

— Как вы представляете себе будущее развитие российского IT-рынка?

— У меня такое ощущение, что IT-рынок как рынок развивается нормально. Другое дело, что нам при этом еще бы чего-то хотелось. Нам много чего хочется. Но пока сам по себе рынок развивается хорошо, и все всхлипывания по его поводу, по-моему, беспочвенны. Как и везде, IT-рынок развивается быстрее, чем общество. А если общество не может закупать достаточно компьютеров, то и желаемого развития не будет, каких бы мы не добились гениальных научных достижений. Есть определенный ритм развития IT-бизнеса, задаваемый обществом. Конечно, в каких-то местах мы отстали безнадежно — например, в производстве компьютеров; сейчас мы их не разрабатываем, не считая чисто научных изысканий. Лакуны у нас огромнейшие. Но развитие самого компьютерного бизнеса идет нормально. Есть и достижения, есть и недостатки, есть вещи, которые мы пытаемся преодолеть, но, в принципе, все совершенно нормально.

Ни в какой помощи наш бизнес не нуждается. Государство должно помогать науке, а не бизнесу. Я убежден, что бизнес гораздо лучше развивается без государства.